спецраздел: Практика бизнеса
С правом на ошибку
Большинство российских компаний умеют изготавливать лабораторные макеты, которые сохраняют потребительские свойства короткий промежуток времени, буквально лишь в лабораториях и на складе производителя. Это и не удивительно: если вы придете практически в любую отечественную компанию нашего профиля, то с удивлением обнаружите, что там высока доля ручного труда, автоматизацией и не пахнет, а уровень проведения работ очень невысокий. Во многом это обусловлено тем, что сам размер бизнеса невелик, соответственно неоткуда взять средства на модернизацию.
Идея хороша, но денег не дадим
– Но вы провели модернизацию и теперь обладаете самым высоким уровнем автоматизации по отрасли. Значит, инвестиции были значительными…
– Мы стали высокотехнологичными, потому что все время к этому стремились. Многие бизнесмены больше обеспокоены тем, чтобы иметь высокий уровень жизни, и на развитие компании пускают меньше, чем на собственное потребление.
Наше развитие определили не финансовые вливания. Дело в том, что в начале 1990−х годов, когда возникла идея создать компанию, высота финансового порога для входа на этот рынок была нулевой и можно было что-то изготавливать «на коленке» и продавать. Ровно так и начинался наш бизнес – без каких-либо масштабных инвестиций.
С конца 1980−х годов в Северной столице работало совместное российско-американское предприятие «Алкор Текнолоджиз», которое производило лазеры. Я пришел к ним с предложением создать лабораторию, которая бы занималась тем, чем сейчас занимается «Алкор Био». Мне ответили: история хорошая, но денег не дадим, если сам найдешь – предоставим площади, на которых сможешь работать. Я написал проект, сотрудники «Алкор Текнолоджиз» повезли его в Москву и получили первые 700 тыс. рублей, причем на себя, а мы с партнером у них числились наемными работниками. С учетом гиперинфляции этих денег надолго не хватило, но позволило «Алкор Текнолоджиз» принять решение о создании «Алкор Био». Мы с партнером получили по 1%, потом – больше, а через несколько лет выкупили всю компанию за 3 тыс. долларов.
Кроме того, с 1998 года нас финансировал Фонд Бортника. Изначально это были кредиты под 10%, что по тем временам было очень дешево, но все же кредиты. Правда, сначала нам очень повезло: первый кредитный договор подписали летом 1998 года, в августе случился кризис… и тот заем, который мы вернули потом в рублях, это уже были другие деньги, поскольку мы индексировали нашу продукцию. Это обстоятельство сильно нас поддержало, дало преимущество на старте.
Потом Фонд Бортника стал давать инвестиции, то есть средства невозвратные, но к тому времени эти вложения уже не имели решающего влияния. Никаких других денег от нашего государства мы не получали.
– А как же частные инвестиции, западные фонды?
– С частными инвесторами была такая история. Понимая, что инвестиции для развития нужны, я в том же 1998 году нашел Российский технологический фонд (финансируемый из западных источников), который согласился стать инвестором «Алкор Био» на следующих условиях: они покупают 40% акций за 500 тыс. долларов и берут на себя дополнительные обязательства продвигать компанию здесь и за рубежом. Условия показались очень привлекательными: во-первых, мы получали по 250 тыс., во-вторых, это локомотив, который потащит нас в светлое будущее. Кончилось все плохо.
Сделка должна была состояться в сентябре 1998 года, но грянул кризис и в фонде решили, что уходят из России. Через год они к нам вернулись, но с другим предложением: теперь не 500, а 350 тыс. долларов, и это будет оформлено как кредитный договор (под залог 40% акций). Объяснили: в стране нестабильная ситуация, если будет коллапс – у вас обязательства, а в целом ничего не меняется. Мы согласились, получили в апреле 350 тыс. и потратили на оборудование.
В сентябре пришел факс от банка «в связи с просрочкой уплаты процентов по кредиту напоминаем вам» и т.д. Звоню в фонд за объяснениями, мне отвечают: «Ты кредит взял – плати проценты». Стойте, мы же договорились, что это покупка акций, возражаю я. Тогда они достали кредитный договор – подпись стоит? Стоит. И я понял, что попал.
В итоге в 2003 году на собрании акционеров этого фонда я взял слово и заявил протест. Сказал, что, поскольку нас обманули и фонд не выполнял взятых на себя обязательств, мы считаем сделку ничтожной и будем бороться, будем требовать возврата 40% акций. Они ответили: отдайте за 40% акций 1 млн долларов или не обижайтесь, но мы заберем все. Пять лет в судах – мы отбились, но желания общаться с такими фондами не осталось.
– Каков ваш собственный опыт вложений? Есть же компания, которую вы приобрели как стартап…
– Я действительно купил компанию «Ген», вернее, сначала это была покупка 45% акций. Удачное слово – «стартап», потому что это была покупка именно стартапа. Это была не компания, а идея. А еще точнее – четыре человека, которые мне очень понравились, их компетентность, целеустремленность показались многообещающими. Думал, их таланты, помноженные на наш опыт, дадут очень хороший результат. Фактически выступил бизнес-ангелом. И проиграл вчистую.
Во-первых, они не знали, как довести до ума свою разработку. Как и большинство отечественных производителей, делали что-то «на коленке», но как создать продукт с потребительскими свойствами, не знали. Понадобилось еще два года, чтобы довести разработку до ума. Во-вторых, их было четверо, но один «отвалился» в первый же год, через какое-то время второй заявил, что у него личные обстоятельства, и уехал в Германию. Третий вместо себя поставил жену, а сам пошел работать в другую компанию. Остался работать только четвертый, но он работает хорошо – ничего не могу сказать.
То есть я – тот самый бизнес-ангел, который обжегся. Оглядываясь, понимаю, что это было закономерно. Инвестиции такого рода – в стартап – по определению рисковые. И можно говорить об отдаче, только если вы вкладываете в несколько направлений. Если же сделаете ставку всего на один проект, то с большой долей вероятности проиграете.
Вы – не инноваторы
– В прошлом году вы вошли в Фонд посевных инвестиций РВК. Чем продиктовано это решение – желанием искать и находить для себя больше интересных стартапов?
– Не совсем. Мы долгое время слышим, что называется, шелест денег. Деньги явно есть, но на новые разработки их не найти. Мысль встроиться в ряды инвесторов Фонда посевных технологий родилась из желания найти все же легальный доступ к государственным деньгам. Мы думали, что здесь, в РВК – фонде фондов мы к месту: знаем отрасль, в которой работаем, знаем инвестиционную составляющую, потому что свои деньги постоянно инвестируем. И создали «Алкор Финанс» как структуру, которая бы занималась инвестициями.
По истечении времени вынужден признать, что реальных инвестиций в России нет. Какие-то деньги тратятся, но тратятся своеобразно. Нет открытых конкурсов, где вы прозрачным образом подаете проект, он проходит экспертизу, конкурирует с другими аналогичными проектами и в результате все знают, почему один побеждает, а другие – нет. Средства как-то распределяются, но как – я, например, не знаю.
То, что из правильной жизни, у нас приживается плохо. Я периодически отслеживаю, куда и как тратят деньги госкорпорации, – это ужас. Добро бы только я так думал. Недавно была публикация в NewsWeek – они собрали крупнейшие проекты, в которые инвестировало государство, и опросили ведущих ученых, работающих за рубежом. Вердикт однозначный – деньги по большей части были выброшены зря, лишь немногие проекты заслуживали инвестиций. А речь, между прочим, идет о многих миллиардах.
Или вот пару лет назад – пытаясь получить финансирование на проекты, связанные со стволовыми клетками, я посмотрел, сколько правительство тратит на эти исследования. Выяснил – порядка 500 млн рублей ежегодно распределяется по разным институтам. Сколько публикаций в научных журналах, сколько патентов дали эти вложения? Ноль. Количество публикаций у нашей дочерней компании «Транс технологии» по теме стволовых клеток чуть ли не больше, чем у всех российских НИИ, но нам денег, естественно, никто давать не планирует.
– И какой возможен выход из этой ситуации?
– Честно – не знаю. Вступление в Фонд посевных инвестиций было логичным. Но я вошел в это сообщество, посмотрел, что они говорят, и понял, что все это имеет мало отношения к инвестициям. Минувшим летом было собрание – я так прямо и сказал: вы не бизнес-ангелы, не венчурные инвесторы. Если вы называете себя венчурными инвесторами, у вас должна быть богатая история неудачных инвестиций: это высокорисковая отрасль. Можете о них рассказать? Нет.
То, чем эти люди занимаются, делал Российский технологический фонд, с которым мы когда-то познакомились. Находят компании с устоявшимся бизнес-процессом, и вливают в него деньги, чтобы безрисково получить их обратно. Но это субъективная сторона, а объективная в том, что любой венчурный инвестор должен иметь понятную стратегию выхода. А ее у нас нет.
Как вы можете продать свой пакет? Есть три варианта – вывести на IPO, продать стратегическому инвестору или менеджменту компании. В реальности получается – все наши хайтек-компании далеки от хайтека и выводить их на IPO нет смысла. Искать инвестора – да где же его найдешь, когда акцептация новых технологий в России идет очень тяжело, а Запад осторожно смотрит на все российские компании? Остается только один реальный путь – продать менеджменту. Менеджменту это надо? Любой венчурный инвестор работает, исходя из доходности 20−40% в год: дали 350 тыс., через четыре года хотят получить миллион. Никакой менеджмент такое не потянет. И получается замкнутый круг: с одной стороны, нет стратегии выхода, с другой – сам венчурный инвестор рисковать не хочет.
Санкт-Петербург
http://www.expert.ru/printissues/northwest/2010/38/interview_polyncev/